– А что, мог?
– Само собой. Сказал бы пару слов, и только меня и видели. Думаю, не убудет, поговорю, раз просят вежливо и по-хорошему. Вот с рук на руки до Кларенса и передали. Я решил, раз уж сподобили боги подняться до орденской верхушки, немного половить рыбку там, вроде как пообтереться. Уйти ведь мог отовсюду...
– Если не наткнешься на человека с блокировкой.
– Это как?
– А попробуй-ка на мне свой... Голос. Если силы остались.
– Даже так... Встань попрыгай на одной ножке, – командует он.
Ощущение легкой такой волны, толчка – есть. Чувствую, как чувствовал и с Магдой Крамер. И как и с ней – этой волне я легко могу воспротивиться.
– Что-то не хочется, – ухмыляюсь я.
Сорок Четвертый чуть приподнимается, и тут же кривится от боли и падает обратно.
– Arschloch.
Полностью с ним согласен, киваю:
– Глубокий и абсолютный.
– Переиграл, – осознает он весь расклад, включая козырного джокера в рукаве, и я ухмыляюсь еще шире. – Как у тебя это получилось-то? Записи доктора Келлер?
– Нет никаких записей.
– Есть. Ты их читал, значит, есть... а то как бы ты узнал меня и слово старшего?
Предпочитая проигнорировать вторую половину вопроса, охотно отвечаю на первую:
– Да тебя-то я узнал давно. Вычислил, вернее сказать. Еще до захвата портофранковского аэродрома.
Россиньоль вздергивает брови.
– Это как так?
– Ансельм Россиньоль посещал базу Патруля к северу от Порто-Франко всякий раз перед тем, как с тамошнего компьютера корректировалось досье Жана-Оливье-Роже-Актеона Россиньоля. А морды в этих самых досье у вас подозрительно похожи.
– Надо же, – хмыкает он, – ишь какой хвост отловили... Вот не зря я никогда толком не доверял этим железкам, хуже только банки. А то как велел "закрыть словом старшего", так больше и не вмешивался, просто добавлял для отчетности.
Ха. Сорок Четвертый еще по прежним своим временам понимает "слово старшего" как абсолютный приказ, а для Девраджа Двухколесного "старшим", естественно, был генерал Уоллес, поэтому досье Жоры Россиньоля и закрыли его ключом, а не от имени системного администратора, что было бы логичнее. Ну да это уже дело прошлое...
– Я когда понял, кто ты такой, понял много чего. Вот интереса ради, из всех подвигов "агента Жоры" в Латинском Союзе хоть один настоящий-то имелся? Или просто изображали бурную деятельность, пока не надоело?
– Парочка моментов была решена на самом деле, – криво ухмыляется Россиньоль, – а в принципе ты прав, по большей части – как раз таки имитация бурной деятельности плюс стрижка купонов с разных шишек, включая орденских. Нашей была только часть, но и ее на двоих хватило с большим запасом...
– А зачем ты вообще связался с этой парижской мафией? Под прикрытием проще работать, если остаешься чист.
– Да я все эти годы и оставался чист. Там другое, этот Schweinhunde Арно, племянничек патрона! нет бы тихо позволить себя арестовать, выйти под залог, как положено в цивилизованном обществе, и потом смыться, ведь всем, кому надо, давно сделали запасные айдишки. А он за автомат... если б его полиция не положила при прорыве, сам бы гаду шею свернул...
– Бывает, – только и могу пожать я плечами, – ты вон тоже заставил этого неандертальца идти в открытый бой, развязав кровавую баню, хотя мог бы просто уболтать Кларенса, что мы ему неинтересны, и он летит своей дорогой, а мы своей.
– Теперь-то понимаю, – соглашается Сорок Четвертый, – но вот именно в тот момент именно это показалось лучшей идеей. Наверное, потому что не моя инициатива была, а строго по приказу.
Хм. Что ж, и такое возможно. Был ли такой эффект "слова старшего" описан у доктора Келлер, теперь уже не узнать.
– Ты мне лучше вот что объясни, – говорит он, – ладно, ты понял, что Россиньоль – маска, и вычислил, кто ее носит. Но откуда ты узнал, что я – это именно я? В смысле порядкового номера?...
– Потому что вас, одногодков, было трое. Сорок Пятая не дожила, а с Сорок Третьей я говорил.
– Teufelscheiße, – выдыхает раненый. – Влад, тогда у меня к тебе будет еще одна просьба... даже более важная, чем с деньгами, хоть все себе забирай, если надо...
– Ликвидировать Сорок Третью не стану, даже не проси. Пообщался и по другим каналам проверил; она, в отличие от тебя, не запачкана ни в каком чертовом дерьме. Так что пусть живет спокойно.
– Нет, я не о том... у нее есть сын?
– Пока двое. И дочери, тоже две.
– Плевать на дочерей. Всем святым для тебя прошу, присмотри: когда моя девочка будет выходить замуж, пусть это будет кто угодно, техасец там, русский, китаец, да хоть негр – только бы не сын Сорок Третьей!
А вот это... аргумент, да. Какими методами "выводили" юберменшей – я, массаракш, по рассказу Магды Крамер себе прекрасно представлял и без черной тетради.
– Сделаю что смогу, и даже бесплатно, – наклоняю я голову.
Сорок Четвертый проводит сухим языком по губам.
– Дай воды.
В больнице на дыбы встали бы, нельзя, мол, с раной в живот-то. Однако именно потому, что здесь никакой больницы нет, ему – можно уже все.
Молча подношу фляжку к его рту, он так же молча пьет. А потом со стоном хватается за живот.
– Все, капут.
– Погоди минутку, в аптечке был промедол...
– Не переводи лекарства... – Россиньоль кривится от боли. – Мне так и так конец, лучше просто добей.
Легко сказать – просто! Пристрелить противника в бою – одно, а вот так вот, даже когда человек сам просит, и я понимаю, что он прав...
– Или мне ствол дай, я сам, пока еще силы есть... – понимает он мою гримасу.